|
|
 Продолжение из виртуальной прогулки по Омску:
... в течение ПМВ войны значительные суммы золотом были отправлены в Англию в качестве гарантии военных кредитов. В 1914 году через Архангельск в Лондон было отправлено 75 млн рублей золотом (8 млн фунтов). В пути корабли конвоя (крейсер Drake и транспорт Mantois) получили повреждения на минах и этот путь был признан опасным. В 1915—1916 375 млн рублей золотом (40 млн фунтов) было отправлено по железной дороге во Владивосток, а затем на японских военных кораблях перевезено в Канаду (часть Британской империи) и помещено в хранилища Банка Англии в Оттаве. В феврале 1917 тем же путем через Владивосток было отправлено ещё 187 миллионов рублей золотом (20 млн фунтов). Эти суммы золотом стали гарантией английских кредитов России для закупки военного снаряжения на сумму соответственно 300 и 150 млн фунтов стерлингов. Итого, к моменту захвата банков большевиками, с учетом золота добытого во время войны, золотой запас России составлял 1101 миллионов рублей.
С началом Первой мировой войны встал вопрос о сохранности государственного золотого запаса Российской империи, находившегося в Петрограде. Для гарантии сохранности была запланирована эвакуация государственных сокровищ. Эвакуация началась в начале 1915 года. Из Петрограда ценности вывезли поездом в Казань и Нижний Новгород. После Февральской революции туда же перевезли еще и золото из других городов: Воронежа, Тамбова, Самары, Курска, Могилева и Пензы. В итоге в Казани сосредоточилось более половины золотого запаса Российской империи. Под напором русских добровольцев Генерального штаба полковника В. О. Каппеля и чешских частей большевики приняли решение эвакуировать золото из города, однако стремительность атаки Казани Каппелем смешала планы большевиков, которым удалось вывезти из Казани всего 4,6 тонны золота (100 ящиков).
Из казанской части Золотого запаса Российской империи белым достались 100 млн рублей кредитными знаками, слитки золота, платины и другие ценности). Впоследствии полковник Каппель сделал всё, чтобы вовремя вывезти Золотой запас России из Казани и сохранить его для Белого дела.
Через 10 дней, 16 августа, захваченную в Казани часть золотого и серебряного запаса Российской империи и в количестве более чем пятисот тонн золота и не менее 750 ящиков серебра на двух пароходах под охраной отправили в Самару — столицу КОМУЧа. Из Самары золото на некоторое время перевезли в Уфу, а в конце ноября 1918 года золотой запас Российской империи был перемещён в Омск и поступил в распоряжение правительства адмирала Колчака.
Золото было размещено на хранение в тамошнем филиале Госбанка. В мае 1919 года группа сотрудников банка начала пересчет золота. На всех ящиках были проверены пломбы и печати, после чего было установлено, что всего в Омске находилось золото на сумму 650 млн рублей (505 тонн). Кроме того, здесь хранилось золото, не включенное в государственный запас — золотые части приборов, принадлежащие Главной палате мер и весов.
Эвакуация из Омска
31 октября 1919 года золотой запас под усиленной охраной офицерского состава был погружен в вагоны. Золото и охрану разместили в 40 вагонах, еще в 12 вагонах находился сопровождающий персонал. Транссибирская магистраль на всем протяжении от Ново-Николаевска (ныне Новосибирск) до Иркутска контролировалась чехами, отношение которых к адмиралу сильно ухудшилось после разгона Уфимской директории и последовавших за этим репрессий. К тому же главной задачей чехов была собственная эвакуация из России.
Только 27 декабря 1919 года штабной поезд и поезд с золотом прибыли на станцию Нижнеудинск, где представители Антанты вынудили адмирала Колчака подписать приказ об отречении от прав Верховного правителя России и передать эшелон с золотым запасом под контроль Чехословацкого корпуса.
15 января 1920 года чешское командование выдало Колчака эсеровскому Политцентру, который уже через несколько дней передал адмирала большевикам. 7 февраля чехословаки возвратили большевикам 409 млн рублей золотом в обмен на гарантии беспрепятственной эвакуации корпуса из России. Народный комиссариат финансов РСФСР в июне 1921 года составил справку, из которой следует, что за период правления адмирала Колчака золотой запас России сократился на 235,6 миллионов рублей, или на 182 тонны. В некоторых ящиках, где некогда хранились золотые слитки, были обнаружены кирпичи и камни. На закупку вооружения и обмундирования для своей армии Колчак потратил 68 миллионов рублей. 128 миллионов рублей были им размещены в зарубежных банках, их дальнейшая судьба остается неясной.
Ещё 35 миллионов рублей из золотого запаса пропало уже после передачи его большевикам, при перевозке из Иркутска в Казань.
Золото атамана Семёнова
В сентябре 1919 в Чите атаманом Семеновым был захвачен эшелон с 42 миллионами рублей колчаковского золота, направлявшегося в США. Из них 29 миллионов Семенов потратил на нужды своей армии и правительства, расчеты с поставщиками и местным населением, в том числе и на выплату заработной платы железнодорожникам и другим служащим госучреждений. Американские представители требовали от Семенова отправить золото в США, но опиравшийся на японцев Семенов отказал им.
В марте 1920 года в порту Дальний атаман Семенов передал японской стороне 33 ящика с золотыми монетами. По информации посольства Японии в России деньги были помещены на депозит в банк Тёсэн Гинко. 1 млн 400 тыс. иен с вышеуказанного депозита в качестве оплаты за продукцию военного назначения были перечислены на счет в банке Ёкохама Сёкин Гинко генералу М. П. Подтягину, который являлся военным атташе Дальневосточной армии при посольстве России в Токио. В 1922—1929 годах в японских судах рассматривался спор между Семёновым и Подтягиным о том, кому из них должны быть возвращены примерно 1 млн 60 тыс. иен, которые остались после произведенных выплат. В конечном итоге Верховный суд Японии решил дело в пользу Подтягина и представитель Подтягина получил средства с указанного депозита.
В ноябре 1920 года начальник снабжения семеновской Дальневосточной армии генерал-майор Павел Петров передал под расписку на временное хранение начальнику японской военной миссии полковнику Исомэ 20 ящиков с золотой монетой и 2 ящика со слитками на сумму 1,2 миллиона рублей. Впоследствии это золото так и не было возвращено японцами Петрову, хотя он много раз пытался его вернуть.
В 1934 году Петров подал иск в токийский суд на министерство обороны Японии. Продолжавшийся до 1940 суд был фактором внутренней японской политики, в судебном деле Петрова поддерживали японские либералы, которые таким образом хотели уменьшить политическое значение военных из Квантунской армии. Наконец в 1940 году суд вынес решение против Петрова. Суд указал, что хотя факт получения золота японцами установлен, но, поскольку Дальневосточная армия Семёнова больше не существует, то Петров является частным лицом и не может быть правопреемником Российской империи и Романовых, которым изначально принадлежало золото.
В японской печати высказывалось мнение, что кроме упомянутых выше сумм какое-то количество золота захваченое японскими войсками в Сибири было скрыто японскими офицерами от японского правительства и присвоено ими в личную собственность, пошло в секретные фонды армейской разведки и на подкуп чиновников и членов парламента в Токио.
Золото Чехословацкого легиона
В Казани по предварительным данным было захвачено более 657 миллионов рублей золотом (около 330 миллионов долларов). Это золото было перевезено в Самару, а потом, под охраной Чехословацкого корпуса, отправлено из Самары в Омск. При переучёте в Омске обнаружился только 651 миллион рублей. Некоторые историки на этом основании утверждают, что недостающие 6 миллионов были украдены чехами. Кроме того существует расхождение в 4-5 миллионов рублей между суммой, оставшейся у Колчака после закупки оружия, и суммой, полученной большевиками в Иркутске.[7] По одной из версий, эти 4-5 миллионов тоже украли чехи, когда золото снова оказалось под их охраной на пути из Омска в Иркутск. В поддержку этой версии приводится переписка руководителей чешской армии и государства, в частности, существовавшее, по утверждению владивостокского краеведа Буякова, секретное письмо Бенеша командованию легиона, в котором он выражает заинтересованность в «закупке золота и других драгоценных металлов». Ещё одним основанием для этой версии служит то, что вернувшиеся на родину легионеры основали собственный банк — Легиабанк, ставший одним из крупнейших банков Чехословакии. Однако, по уточнённым данным, пропавшего колчаковского золота не могло хватить для основания банка.
Бывший зам. министра финансов в правительстве Колчака Новицкий в 1921 году в публикации в лондонском русскоязычном журнале утверждал, что чехи присвоили 63 миллиона рублей. Представители оппозиционных немецких партий в довоенном парламенте Чехословакии обвиняли правительство в краже 36 российских миллионов. Ни цифры Новицкого, ни цифры немецких партий подтверждаются документами и не поддерживаются серьёзными историками. По современным данным сумма, примерно соответствующая 63 миллионам, была тайно переведена министерством финансов на счета доверенных лиц белого движения за границей, чтобы обезопасить золото от возможной конфискации его большевиками.
В связи с вопросом русского золота в Чехословакии иногда отмечается, что после Гражданской войны чешское правительство пригласило в страну несколько тысяч российских эмигрантов и активно помогало им материально. Только с 1921 по середину 1927 года на их поддержку было выделено 489 миллионов крон (приблизительно 170 миллионов долларов) — то есть значительно большая сумма, чем та, которую легионеры могли вывезти из Сибири даже по самым смелым оценкам.
В 1936 году советское правительство по запросу Сталина обращался к Чехословакии с требованием вернуть золото, но вразумительного ответа от президента Бенеша так и не получило.
Золото у большевиков
После заключения Брестского мира был подписан секретный дополнительный протокол к нему, по которому большевики обязались отправить в Германию 250 тонн золота (320 млн рублей золотом), 320 млн рублей бумажными романовскими деньгами и промышленные товары и сырье на огромную сумму. В сентябре 1918 года в Германию было отправлено два эшелона с 98 тоннами золота. Остальное золото не было отправлено — Германия проиграла войну.
После подписания Компьенского перемирия Брест-Литовский договор был разорван. По условиям Версальского мирного договора подписанного Германией все финансовые последствия Брестского мира аннулировались, а золото, доставленное в Германию из Советской России, по статье 259 Версальского договора переходило под контроль Антанты, хотя его дальнейшая судьба не определялась. Русское золото было доставлено в Банк Франции, где и размещено на хранение.
По российско-французскому соглашению об урегулировании взаимных финансовых претензий 1997 года Россия отказалась от требований на золото, оставшееся во Франции, и требований, связанных с интервенцией 1918—1922 годов, и выплатила Франции компенсацию в 400 млн долларов, а Франция отказалась от требований выплаты долга по займам и облигациям царского правительства.
По условиям Тартуского мирного договора между РСФСР и Эстонией, Эстонии было выплачено 11,6 тонн золота на сумму около 15 миллионов рублей. Согласно Советско-литовскому мирному договору, подписанному 12 июля 1920 Литве было выплачено 3 миллиона рублей золотом. Согласно Рижскому мирному договору 1920 года Латвии выплачивалось 4 миллиона рублей золотом.
Согласно Рижскому мирному договору 1921 года Польше было выплачено 30 млн золотых рублей.
В 1920—1921 годах 5 млн золотых рублей было выделено как помощь Турции.
Более 200 тонн золота большевиками было потрачено в начале 1920-ых годов на закупку паровозов в Швеции и Англии по многократно завышенным ценам.
|
|
 Устрялов Николай Васильевич ( 1890 -? )
Из "Дневника колчаковца"
Омск, 1919 год.
9 февраля.
Вот уже завтра неделя как приехали в Омск... Катострофически обстоит квартирный вопрос... Комната отличная и по здешнему дешево - 350 руб. в месяц...
Сам по себе Омск занятен, особенно по населению. Сплошь типично столичные физиономии, столичное оживление. На каждом шагу - или бывшие люди царских времен, или падучие знаменитости революционной эпохи. И грустно становится, когда смотришь на них, заброшенных злою судьбой в это сибирское захолустье: - нет, увы, это не новая Россия, это не будущее. Это - отживший, старый мир, и не ему торжествовать победу. Грустно.
Это не авангард обновленной государственности, это арьергард уходящего в вечность прошлого. Нужно побывать в обеденные часы в зале ресторана "Россия", чтобы почуствовать это живо и осязательно...
12 февраля.
Жизнь интересная течет, оживленная, нравится. В съедобном отношении - абсолютное благополучие, и думаешь уже почти исключительно о делах духовного сорта. Едою жить окончательно перестал,хотя еда все время отличная, а,вернее, именно поэтому...
14 февраля.
Вхожу в атмосферу "чиновной" жизни, службы в центральных учреждениях.
Занятно...
20 февраля.
Не пошел сегедня на службу - буран. Снег, ветер невероятный, пронизывающий: - Сибирь!...
Живется интересно. Центр. В гуще. Приходится непосредственно созерцать механизм "строительства". Все усилия напрягает власть ради создания действительной, настоящей, а не игрушечной власти. Выйдет - ли что?...
23-24 февраля.
... был в заседании Совета министров... Совет производит довольно приятное, хотя и мало импозантное впечатление. Некоторые министры совсем юнцы... Дают чай с сахаром, а кое-кому и с бутербродами; светло - и электричество, и свечи, - прекрасная зала с белыми колоннами и бронзовою оправою зеркал, столы, покрытые красным сукном... Дежурный офицер в фуражке, выдержанный...
4 марта.
Все глубже и глубже погружаюсь в политическую жизнь большого, "столичного" масштаба. Вспоминается московская суматоха прошлого года. Только разница та, что теперь принимаю непосредственное участие в работе самого правительственного аппарата...
Живется тут хорошо. Уютно. Обедаем дома, гуси исключительно жирные, каждый день молочница приносит по кринке молока, сахара вволю, - понятно, что пермское истощение как рукой сняло...
6-7 марта.
Был в театре: - находяйщийся здесь английский батальон устраивал парадный "концерт с дивертисментом" в честь Колчака. Торжественно. "Министры", "представители иностранных держав", "видные общественные деятели" и пр.... Разумеется, и сам Колчак. В литерной ложе... Интересное лицо. Энергичное, еще молодое...
Играли, разумеется, среднее. Наиболее непосредственно занятное - были гимнастические упражнения и бокс. Остальное - лишь характерно... Пели "типэ - рэри", играли "Коль славен", английский гимн, Марсельезу...
13-14 апреля.
Вербное воскресенье. Тепло, на улицах бурные ручьи, на перекрестках - озера, шумно, солнце. Сегодня долго сидел у окна, смотрел, как мальчишки устраивали запруды, и как прорывались через них вода и уносила комья снега, и как один мальчишка - гимназистик продал другому за полтинник бабку, и т.д.
19 апреля (Великая Суббота).
... Вчера в два часа дня был в соборе. Торжественная служба в присутствии Верховного Правителя, министров и "чинов до четвертого класса включительно". Прошел удачно и стал напротив этих особ, совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо. Физиономия не совсем русского типа. Интересные черты. Худой, сухой какой-то, быстрые, черные глаза, черные брови, облик, напоминающий собою хищную птицу... Если вдаваться в фантазию, можно, пожалуй, сказать, что чувствуется на этом лице некая печать рока, обреченности...
За всю службу он перекрестился всего один раз, да и то как-то наскоро, небрежно, да еще в конце, когда прикладывался к плащенице, дважды опустился на колени и крестился уже, кажется, как следует... По окочании Правитель обошел войска, выстроившиеся на площади перед собором, и уехал на автомобиле.
Приятно все-таки, что опять Пасха - праздник, открыто чтимый самим государством, радостное торжество. Не то, что в прошлом году....
23-24 мая.
Гуляли... по берегу Иртыша и затона - хорошо, свежо, водой, весной пахнет, нарядные огоньки зажигаются на пароходах, много воды, лодки, поют "шарабан", мальчик лошадь купает, и потом она с явным удовольствием катается на спине в песке...
10-11 июля.
В общем, тревожно.Начинаются там и сям "панические" разговоры, обыватели готовят чемоданы, "беднота" открыто радуется и поджидает большевиков. Говорят, и в сибирских деревнях настроение большевистское. Не переболели еще, не знают, на себе не испытали, что такое Советская власть, а ведь рассказам русский человек плохо верит. Эмпиризм дикарей - ничего не поделаешь. Возможно, что Сибири еще суждено испить эту горькую чашу. Неспокойно в низах, возможен внутренний взрыв, если продолжатся неуспехи на фронте...
14 июля.
Разгар лета. И совсем, совсем не приходится пользоваться им, проходит бесплодно. Пыльные, душные улицы, и на душе не до природы. Лишь иногда понятен, взгрустнется... Сейчас прекрасные лунные ночи, и даже в городе, особенно ближе к окраинам, чувствуется радостная свежесть...
Надеюсь, что все-таки удастся проехаться на пароходе по Иртышу, передохнуть... Судьба Екатеринбурга, вероятно, уже предрешена. В тылу - гнусная грызня генералов, обывательская паника, рост общественного недовольства - верный спутник неудач...
12-13 августа.
Дыхание некоторой тревоги... Объявлен указ (или закон?) о мобилизации городского населения до 43 лет. Отсрочки и освобождения недействительны...
Говорят уже, что вряд ли будут задерживаться на Тоболе - обещенная ставкой заветная, заповедная черта. А теперь, по-видимому, будут отступать и дальше. Нет армии, везде плохо...
Ну, а интриги не затихают, льются обильно во всех направлениях помои, душно, гадко... В народе повсюду большевизм, везде враждебная атмосфера, радостное ожидание, тяжко...
14 августа.
Был сегодня - недавно - на торжественном обеде: казаки устраивали чехо - славакам. Говорили речи Иванов - Ринов, Дутов, герой ноябрьского переворота полковник Красильников. Кричали ура, наздар. Оркестр играл гимны: чешский, русский, польский, сербский. На душе грустно было. Веет что-то большевизмом...
25 августа.
Открылись агитационные курсы при Осведверхе. Читал вступительные лекции...
Ужасно санитарное состояние армии, до 70 % тифозных, полное отчуждение от начальства, бурбонство. Нет доверия к власти даже у тех, кто заведомо - враг большевиков. Армия голодна, гола, мужики перепороты - трудно агитировать при таких условиях.
В городе - некоторое оживление,.... эвакуация...
Нервность - не предусмотренная ли?...
3-4 сентября.
Снова дни решающие, роковые. Бой за Омск, за победу, за бытие Колчака, за перелом... Решается, кстати, и наша судьба - закинутых сюда порывом урагана людей. Что будет зимой - бегство, бедствия, гибель или успокоение и радость победы, в худшем случае, зима в Омске со всеми удобствами теперешней жизни. Господи, пошли скорее мир России - по крайней мере, конец этой смертной междуусобной войне...
7 сентября.
Живем при внешних условиях, в сущности, прекрасных. Денег вдоволь, гастрономических впечатлений - хоть отбавляй, даже в мирное время не было такого благополучия: бесконечные арбузы, дыни, конфеты, печения - все, что можно купить, доступно. Не даром называем себя "комиссарами": жизненно заинтересованы в сохранении режима...
29 октября.
Объявлена "разгрузка" - т.е. эвакуация - Омска. На фронте плохо, "катастрофично". Падение Омска, очевидно, неминуемо. Армия обойдена с севера, с юга, быстро отступает. Совет Министров переезжает в Иркутск.
Что делать? Сегодня начинается паника. Вагона не дадут. Идти пешком?... Холодно. Далеко ли дойдешь?... Кругом восстания, и, конечно, падение Омска - конец всей "Омской комбинации". Тяжело. Последние дни в уюте, в тепле. Дров купили на днях, вставили рамы... Запаслись сахарком. Боже, опять горе, и на этот раз - призрак полного тупика, смерти... Спасся в Москве, в Калуге, в Перми - едва ли еще раз пройдет безнаказанно искушение судьбы...
|
|
 А. Левинсон 'Архив русской революции'
30 декабря 1919 года выехал я из Петербурга в Барнаул. Решился я на эту поездку из побуждений личных и частных, которые и объясню; официальным же поводом для нее послужило возникшее в то время предположение об эвакуации на Восток одного из учебных заведений, где я состоял профессором... Жена смогла последовать за мною - в тридцатидневный путь, едва не ставший для нее роковым - под видом 'научного сотрудника' одного из моих коллег. Так и нас, устойчивых Петербуржцев, захватил смерч, носивший столичную интеллигенцию из конца в конец России, чтобы прибить ее, наконец, к чужим берегам...
...С каждым днем мы ближе к местам недавних боев; однако следы войны немногочисленны или неявны; на Урале мы видели разбитые вагоны под откосами. Здесь - изредка ряды заграждений, разбитые водокачки, в Кургане обгорелый вокзал. На станциях стада 'перебежчиков'. Доктрина их не сложна. Паек, что у тех, то у этих примерно один, только у Колчака строже, а за слово 'товарищ' - шомпол.
Главное, не хотелось уходит далеко; как только фронт отрезал этих пермяков и вотяков от своей губернии - они и перешли. Другая разновидность участников войны: пленные белогвардейцы, отпущенные по домам. О них придется рассказать не раз. Поступали с ними так: отпускали на свободу, не снабжая ни литерами на проезд, ни аттестатами на довольствование при этапах.
Впервые мы видели белогвардейцев на одной из станций около Петропавловска. Они облепили паровоз маршрутного поезда, следующего с востока. Ветер страшный, лица обмерзли, но спинам тепло. Ехали которые уже сутки без пищи. Мы отдали им все, что запасли, вплоть до сухих корок. Страшны были эти голодные среди окружающего изобилия!
К Иртышу подъезжаем поздним вечером. Мост взорван. Эшелон, когда настанет его очередь, 'передадут' частями по льду. Утром мы, не дождавшись, наряжаем подводу и едем на станцию Омск, минуя город, которого я так и не увидел. Каждый старается тронуться незаметно и найти оказию ранее и помимо прочих. За нами скачут лишь двое 'красных командиров', только что выпущенных с московских курсов, но столь бесцветных, что я забыл упомянуть о них раньше. Щегольские френчи, шпоры и традиционные длинные с прорехою шинели, былая гордость юнкеров; в каждом движении, взгляде детская, самолюбивая радость: 'я офицер'.
Омск, вокзал. Несколько сот верст от Ново-Николаевска, двести с чем-то по ветке до Барнаула - и мы у цели.
Мы сначала идем но ложному пути; нам указывают, что на сортировочной, верстах в двух от вокзала, стоит летучка; но пока мы колеблемся двинуться с вещами, сердобольный железнодорожник сообщает таинственно, что собирается экстренный состав для комиссара путей сообщения Сибревкома тов. Воинова, следующего срочно в Томск. Вскоре и разрешение примкнуть получено; какое счастье! По расчету мы в 36 часов в Ново-Николаевске, а там - рукой подать.
... Мы, посторонние впятером примащиваемся наверху, в крайнем отделении, занимая 'второй и третий ярус'; нас не видно и не слышно; пусть о нас забудут. Между тем, напор желающих ехать все усиливается, но допущен только член союза коммунистической молодежи, придурковатый, но не без хитрости паренек. При нем тощий сверток газет: он 'везет литературу'. Позже, кажется в Барабинске, садятся еще милиционер при винтовке и вверенный ему арестант-'самогонщик', которого он везет в Ново-Николаевск судиться в ревтрибунале, Преступник беспечен, как фаталист, солдатик же томится ответственностью, да и выдано ему всего сухарей на три дня.
Наши соседи, мнимые большевики, на самом деле кооператоры. Тот, что в пенснэ, бывший городской голова одного из городов западной Сибири, журналист и редактор газеты; он социал-демократ меньшевик, при Колчаке был смещен и посажен в тюрьму; новониколаевское восстание вернуло ему свободу.
Пока что мы едем и очень быстро; на станциях, даже в депо при смене паровозов, где менее привилегированный поезд ночевал бы непременно, стоим не более получаса; опять на перронах продают все съестное, но мы не запасаемся; ведь завтра мы в Николаевске, да еще сохранились купленные в Омске вязка белых баранок и пироги. Погода, как и во всю дорогу, мягкая и ясная. Но чем ближе мы к Чулыму (последнее депо перед целью), тем больше она омрачается. Поднимается в тайге буран, заметает путь. Всю ночь мы слышим, как паровоз борется со стихией, как колеса, словно по песку, скрипят по снегу, как для нового разбега осаживается назад поезд; когда заснешь, то и дело просыпаешься от зловещей неподвижности поезда и гула вьюги в степи. Утро ясное и морозное застает агонию поезда; напрасны усилия; паровоз зарывается в сугроб, по 'взять' его не может. Всех вызывают на очистку пути от быстро леденеющего и твердеющего барьера: команду красноармейцев охраны, жильцов служебного вагона. И что ж, путь расчищен, мы медленно продвигаемся, доезжаем до разъезда, к вечеру после длительных маневров опять трогаемся в путь и окончательно застреваем за версту от следующего.
Выходим - по глубокому снегу - на разведку, выслеживать пищу, за нами, как индейцы, крадутся другие, выслеживая нас. Деревня далеко, а на станциях начинают голодать, ибо от падения Омска нет движения грузов.
На всем протяжении от Чулыма до Николаевска, на 60 верст впереди нас, на 30 позади тянется почти непрерывная 'лента' поездов. Они еще за неделю до бурана забивали оба пути, по вторую ленту уже успели 'растаскать', Вокруг этого сплошного почти вала и уплотнился занос, не сдерживаемый деревянными щитами, давно сломанными на дрова. Вагоны замело до крыш. По вечерам мы, лежа на своих полках прислушиваемся к беседе железнодорожников; ораторы: угрюмый и вялый сивоусый обер-кондуктор и другой кондуктор, помоложе, тучный и злобный, с обликом мясника. Этот последний сегодня ярый большевик со всем аппаратом октябрьского красноречия, здесь еще не затрепанного ('довольно пили нашу кровь' и т.н.). Машинисты больше слушают. Злорадство и бахвальство рассказчиков - лучшее ручательство за страшную правду.
Крупные подрядчики и импортеры Омска тревожились давно, несмотря на заявление правительства о том, что столица Сибири сдана не будет. Они исподволь готовились к длительному бегству среди зимы. За их счет производилось оборудование теплушек, обшивание досками, конопаченье. Рабочие железнодорожных мастерских зарабатывали по 18 тысяч в день при стоимости белого хлеба в 40 копеек фунт. Когда тонкая цепь защитников стала все быстрее оседать и подаваться к Омску, 'буржуи' с семьями и имуществом двинулись в путь, купив у машинистов согласие везти. Но на первой же станции их ожидал новый ультиматум поездной бригады: уплатить контрибуцию в 100 или 50 тысяч или выгружаться; этот шантаж повторялся непрерывно; лишь очень богатые или очень удачливые составы куда-то передвинулись; остальные застряли в пути и положили начало безмерной катастрофе эвакуации.
Когда стало ясным, что Омску не сдобровать, поднялись все; не только 'буржуи', по и ремесленники, рабочие, совершенные бедняки, очертя голову, бросились в грозную неизвестность - таковы были паника и ненависть. И в это стихийное движение беженства приказ об эвакуации армии, учреждений в полном составе, интендантских складов, офицерских и чиновничьих семей влил еще огромную силу и огромную массу движущегося материала. Мы знаем, что то спасение, которое мерещилось на востоке, было призрачным; что навстречу отступающей громаде поднялся Ново-Николаевск. Но и без восстания в тылу мог ли этот караваи, на десятки верст растянувшийся по обеим колеям, куда-либо дойти?
Видимо Бог поразил безумием побежденную власть. То, что нельзя было вывезти, сжигалось. Зашедший погреться в наш теплый угол красноармеец рассказывал, что вагоны с тяжелоранеными военнопленными были также подожжены и что он сам спасся через окно. Безумец или хвастун? Но этот рассказ слышал я позже из разных уст.
Что же сталось с этим городом па колесах? Об этом знаю лишь, что довелось услышать за эти ночи в заносе. Целые вагоны вымирали от тифа, от холода, от голода, особенно дети. Уйти было некуда, а нужды слишком много. То и дело вооруженные крестьяне, 'партизаны' или просто хозяева производили налеты, грабили и убивали защищавшихся.
Так мирно толковали у нас в вагоне и, по-видимому, то правда. Тому порука - лента мертвых поездов со сгинувшими людьми.
Меж тем, дни идут, и выручки не видно. Запасы опять на исходе, нам тяжело в духоте и угольной пыли вагона; пока мы в пути, над нами висит зараза. Да чем ближе к цели, тем больше одолевает нетерпение и тревога. Мы с кооператорами решаем пробираться дальше во что бы то ни стало. До ближайшего торгового села 10 верст. А оттуда в Ново-Николаевск 55 на лошадях.
Дорожный мастер предоставляет для жены моей и вещей подводу пригнанного на очистку пути крестьянина: плетеный короб. Мы мужчины идем пешком то по путям, то по ближайшей шоссейной дороге. После отвратительной тоски нашего плена в заносе хорошо, почти весело шагать 'по шпалам'. - День солнечный, небо синее, тайга под снегом с фиолетовыми тенями. Слегка морозит, но от мерной ходьбы тепло.
Беспредельным кажется одиночество в пустыне, но вот все чаще на горизонте появляются черные точки, в одиночку и небольшими группами. Они приближаются: это люди с черными от стужи и истощения лицами (такие лица в средневековых изображениях смерти, когда еще не знали анатомии), в рваных шинелях, с руками без рукавиц, запрятанными в рукава, без привычного солдатского мешка за плечами. Некоторые перевязаны окровавленными, грязными, покоробившимися тряпками. Эти люди - то, что осталось от армии адмирала Колчака, менее чем за год до того подходившей к Самаре и Казани.
Красный победитель поступил с ними с дьявольской гуманностью. Разоружил и отпустил на все четыре стороны. И вот эти пермские, вятские, приволжские идут домой по сибирской магистрали за две, за три тысячи верст, среди зимы и среди тайги.
Кто несчастнее, они или те 70.000, что заперты в тифозный карантин военного городка в Ново-Николаевске, окруженные наведенными на них орудиями? И тут, и там почти верная смерть. Но у этих пешеходов есть хоть надежда, хоть маячит перед ними фата-моргана родного села.
На них нет ничего, кроме отребья шинели, остатков сапог; они дочиста ограблены партизанами. Идут они врозь в надежде легче прокормиться, не напугать крестьян, Но те и без того баррикадируются от жутких гостей: даром кормить не хотят (да и накормишь ли тысячи?). Боятся грабежей.
Единственное прибежище этой армии призраков - станционные здания, пустые, нетопленые. Единственный шанс ускорить путь, взобраться тайком на тормоз вагона. Но до места, где железнодорожное движение восстановлено, идти тысячу с лишним верст. Да и не дай Бог в морозную ночь задремать на тормозе:
пробуждения нет.
Не раз наша охрана расталкивала полуокоченевших людей, забравшихся к нам ради иллюзии убежища. А черных точек все больше; многие идут из Тайги, прошли уже сотни верст. Погода к ним милостива, но что станется с ними завтра, когда грянут морозы?
До смертного часа буду помнить эту разорванную цепь людей, тянущихся па запад мимо нескончаемой 'ленты' отступления, замерзшего на рельсах лицом к востоку.
Только свидетели отхода Великой Армии из Москвы в 12-м году видели подобное, думается мне. Но вес же та катастрофа была осенена мрачным воскрыльем Наполеоновской славы. Обь этих сгинувших русских крестьянах знает одна тайга.
Наконец после шести самых мучительных часов моей жизни, вдали показывается город. |
|
 |
|
|
