|
|
| Глава IV: В сибирском городе. |
 Омск – Сердце Сибири – Настоящие дрожки – Ничего! – «Голубчик» - Топот полицейского – Река Иртыш – Омские развлечения – Омские знаменитости – Лучшие пастбища в мире – Американские промышленники впереди – Джон Булл отстаёт – «Лучшее датское» из Омска – Киргизский стан – Краснокожие индейцы степей – Омский праздник.
В среду вечером, 28го августа, после того, как я любовался закатом – огромным пунцовым шаром, оставшимся далеко позади нас – пришёл проводник и сообщил мне, что мы будем в Омске через час. Я намеревался задержаться здесь на один день, так что собрал свой багаж, не забыв привязать к ручке саквояжа бряцающий металлический чайник – подарок баронессы, и посмотрел в окно. Мы двигались очень медленно. Однако далеко впереди я различил тусклый свет множества электрических огней. Мы с грохотом проехали по огромному, 700 ярдов в длину, балочному мосту через Иртыш. Далеко внизу я увидел отблески мачт множества стоявших на якоре лодочек и красно-зелёные огни парома, оставлявшего за собой пенный, тянущийся к берегу след. И вот мы въехали на большую, ярко освещённую станцию, заполненную людьми и мелькавшими повсюду красно-серыми военными мундирами.
Ещё до полной остановки поезда огромная голодная братия носильщиков в синих халатах и белых фартуках ринулась к поезду, прямо-таки сражаясь за право нести багаж пассажиров и получить соответствующее вознаграждение. Два моих чемодана могли бы унести два средних носильщика. Однако джентльмен, поспешивший ко мне, и слышать ничего не хотел о чьей-либо помощи и свирепо рявкал на любого, предлагавшего свои услуги.
Новые пассажиры садились на поезд в Омске, многие ехали на восток; толпилось огромное количество встречающих и провожающих. На вокзале была светлая столовая, обходительные официанты стремительно сновали с тарелками горячего и супа, с чаем. Повсюду слышались хлопки открываемых бутылок.
И это в сердце Сибири, подумал я! У меня это никак не укладывалось в голове. Не вдаваясь в детали, я мог бы представить себя в каком-нибудь цивилизованном месте, в Йорке, например. Я подошёл к начальнику станции и попросил его, с трудом подбирая русские слова, порекомендовать мне лучшую гостиницу. Он щёлкнул пальцами, и в мгновение ока явился гостиничный носильщик в тёмно-синей униформе с золотым кантом и вышитым на фуражке золотыми буквами названием гостиницы. Он знал немецкий – деловой язык России. Через две минуты мой багаж был водружён на дрожки, возница причмокнул губами, и мы тронулись.
Я и раньше сталкивался с тем любопытным обстоятельством, что крайне редко станция бывает расположена вблизи от города. И Омск не исключение – от омской станции до самого города 3 мили. Вместо нормальной проезжей дороги – просто полоска земли ярдов 300 в ширину, ухабистая и пыльная, с огромными лужами грязи.
Дрожки, на которых я ехал, были настоящими. Назвать дрожками то, что они называют так в Петербурге, всё равно, что назвать победу неудачей. Истинный же предмет являл собою нечто сгорбленное, с сиденьем без спинки, устроенное так, чтобы каждая выбоина на дороге как следует порастрясла ваши косточки, и вы ежесекундно ощущали опасность быть выброшенным в ближайшую лужу.
Резкий толчок – и мой чемодан полетел в грязь. Я попытался было возмутиться, но возница, повернувшись ко мне лишь рассмеялся и воскликнул «Ничего!» - словечко, помогающее русским счастливо шагать по жизни и означающее «Какое это имеет значение? Ничего страшного, волноваться не о чем».
Время было к полуночи, темень – хоть глаз выколи. Лошадёнка, хотя вид её и вызывал жалость, шла споро, возможно, потому, что в Омске стояла её родная конюшня. Мы продолжали наше путешествие, оставив всех остальных далеко позади, продираясь вперёд по унылой и грязной равнине. Я обращался к вознице, нескладному детине, «голубчик» - что является самым подходящим обращением к русскому кучеру, если вы хотите расположить его к себе – хотя голубь из него такой же, как из меня бравый солдат. Но он был в восторге и продолжал подстёгивать лошадь.
Омск был весь во власти сна. Это была большая деревня с широкими неровными улицами, почти все дома одноэтажные и обветшалые. На углах накренившиеся, словно навеселе, деревянные столбы, на которых мерцают крохотные масляные лампы, похожие на те, что можно увидеть на задних кухнях. На улицах ни души.
И вдруг – топ-топ-топ-топ – гулкий грохот. Я не слышал этот звук с тех пор, как был в Китае. Китай и Сибирь – ближайшие соседи. Я понял, что это. Полицейский совершал обход. В Англии констебли надевают обувь с резиновыми подошвами, чтобы двигаться бесшумно и незаметно для воров. В Сибири же полиция предпочитает шагать громогласно, так что вор всегда знает, когда приближается страж правопорядка.
Убедить сибиряка в том, что это неумно, так же сложно, как убедить в этом китайца. «Такой способ – самый лучший, - считают в Сибири, - ведь это вселяет в мирных граждан уверенность, что полиция недалеко».
Итак, я добрался до гостиницы, которая являла собой настоящий сарай – пустой и холодный. Однако мне досталась вполне приличная спальня, хотя кровать была не лучше дивана в меблированных комнатах. Умывшись, я отправился на поиски ресторана. Он оказался большим, ярко освещённым гигантскими лампами залом. В центре на столе две искусственные пальмы, на столике сбоку вазы с мелкими искусственными цветами – попытка оживить помещение. Я принялся за ужин, которому был бы рад любой усталый британец – отбивная, жареный картофель и бутылочное пиво. И это место называют дикой Сибирью! |
|
 Несколько лет назад Омск был заурядной деревней с парой-тройкой больших белёных административных зданий, хотя отсюда и велось управление степными районами. В основном здесь были лишь хижины и лачуги. Это была почтовая станция, где путники могли сменить лошадей, а толпы закованных в кандалы преступников свозили сюда, чтобы распределить по разным областям. Но вот уже 4 года на здешних улицах не встретишь заключённых. Имеется тюрьма, но лишь для местных правонарушителей. И сейчас иногда через омскую станцию с грохотом проносятся железные поезда с зарешёченными окнами, из которых смотрят лица жестоких убийц и политических заключённых. Но это случается редко.
Город напоминает североамериканское поселение. Пока он пребывает в незавершённом состоянии. Огромные прекрасные здания лишь в процессе возведения, а вокруг – грубые деревянные хибары. Самые красивые здания в городе – церкви и пивоварни.
Рядом река Иртыш. Я совершил путешествие на пассажирском пароме, снующим между Семипалатинском, что недалеко от китайской границы, и Обдорском, расположенным за Полярным кругом. Каюты прекрасные, просторная столовая и хорошо обставленная кают-компания. Обь и её приток Иртыш настолько удобные водные пути, что каждое лето один или несколько паромов из Лондона, обогнув Северный мыс и Новую Землю, бросают якорь в Омске. Они привозят английские товары, а увозят пшеницу и пушнину.
Главная улица довольно широка. Имеется несколько больших магазинов. Впечатляет Никольский собор – величественное сооружение в вычурном византийском стиле с башней, увенчанной куполом.
Во время моего пребывания в Омске отмечался какой-то церковный праздник – день, в который нельзя работать. Всего в Российской Империи их около двухсот в году. Я отправился посмотреть на церковь. Прихожане как раз расходились. Женщины были одеты в более или менее модные летние платья, шляпы их украшали цветы, в руках – зонтики. Летние платья и зонтики от солнца в Сибири – это было так неестественно!
Пока я смотрел, мне объяснили, что это одно из доказательств того, что в Омск проникает цивилизация. «Четыре года назад женщины, такие, как, например, эта пожилая дама, вообще не выходили на улицу в чём-либо кроме простого тёмного платья и чёрного платка на голове. Однако с появлением железной дороги сюда приезжает огромное количество мужчин, желающих открыть здесь торговлю, которые привозят с собой жён и детей».
Старый деревянный театр, в котором ещё три года назад ставили спектакли, не вызывает теперь ничего, кроме улыбки. Строится новый прекрасный оперный театр.
Местный житель, показывающий мне окрестности, подтверждает, что в Омск приезжают театральные труппы. Они не самые лучшие, однако, главное, что они горят желанием что-то делать. «Я как-то смотрел «Гамлета», а следующим вечером та же труппа давала оперу «Фауст».
В Омске 50000 жителей, и 12 или 15 тысяч из них солдаты. Около половины старого населения (то есть те, кто жил здесь до времён железной дороги) – потомки заключённых. Несколько ссыльных и сейчас живёт в Омске. Они не известны горожанам, только полиция знает, кто это. Они могут, по своему желанию, заниматься торговлей. Единственное ограничение – они не могут покидать Омск. Оказалось, что в городе гордятся тем, что сюда были сосланы два прославленных русских писателя – Петропавловский и Достоевский, написавший «Записки из Мёртвого дома», произведение, которое даже в переводе заставляет содрогнуться. Дома, где они жили, показывают приезжим как достопримечательности. Достоевский был дважды жестоко выпорот – первый раз за то, что ему не понравился тюремный суп, а второй раз за то, что он спас чуть было не утонувшего заключённого. Последняя порка была настолько жестокой, что после неё его отвезли в госпиталь как труп. Когда же он всё-таки пришёл в себя, его стали называть Покойником. Это прозвище закрепилось за ним до тех пор, пока смерть не забрала его уже навсегда.
Не следует забывать, что Омск расположен в самом центре 2000 кв. миль лучших в мире пастбищ. В городе я встретил двух американцев, занимающихся продажей американской сельскохозяйственной техники. Один из них, представитель «Диэринг Мэнюфэкчеринг Компани», сказал мне: «Сэр, я объездил все Соединённые Штаты, и это уже мой третий деловой визит в Омск. Говорю вам, Сибирь станет второй Америкой». Ещё он сообщил мне, что три года назад он продал лишь 40 жатвенных машин. А в этом, 1901, году 1500. В следующем он надеется продать 4000. У «Диэринг Мэнюфэкчеринг Компани» торговля идёт отлично, так как они здесь первые. Правительство покупает их машины, а затем перепродаёт новопоселенцам, которые платят в кредит. Всего в Омске 8 представителей американских производителей сельскохозяйственной техники.
«Есть ли англичане?», - поинтересовался я.
«Ни одного», - рассмеялся он в ответ, и я усмотрел в его усмешке удовлетворение янки оттого, что, как он в последствии выразился, «они дали Джону Буллу* щелчок по носу».
Кроме американцев, продающих с/х технику, в основном сеялки и жатки, в Омске 14 компаний занимается недавно налаженной торговлей сибирским сливочным маслом с Англией. Крупнейшая из них принадлежит одному русскому еврею, остальные 13 – датчанам. Четыре года назад один датчанин случайно обратил внимание на сибирское масло в Петербурге. Он был ошеломлён его отменным качеством. Год спустя 4000 брикетов масла по 36 фунтов каждый были отправлены в Англию через Ригу и Ревель и проданы на английском рынке как, я сильно подозреваю, «лучшее датское».
Прошлым летом (1901) уже 30000 брикетов масла отправлялись каждую неделю из Сибири в Англию.
Мне удалось побеседовать с датчанином, занимающимся продажей масла.
«Да, - сказал он, - то, как развернулась эта торговля просто удивительно. Однако всё это лишь малая толика того, что будет сделано в будущем. Вы видели коров, до чего плохо они выглядят. Однако пастбища настолько великолепны, что в молоке 7% жира. Во всей Сибири только две паровые маслобойни, всё остальное масло сбивается вручную. Условия не позволяют как следует очистить его, и имеется лёгкий привкус. Но всё равно это прекрасное масло. На сегодняшний день выработка не так велика, так как население небольшое, и используются устаревшие методы. Кроме того, конкуренция между компаниями за приобретение масла по своей жёсткости напоминает американскую. Каждую неделю я проезжаю 700 вёрст по обе стороны железной дороги и покупаю масло у крестьян. К дороге его весь путь везут на местных телегах. Однако крестьянин не разбирается в делах. Допустим, я заключаю контракт, по которому определённое количество масла будет доставлено мне в Омск по определённой цене – около 11 рублей (22 шиллинга) за пуд (36 фунтов) - такая цена была этим летом; однако в Омске крестьянин может встретить моего конкурента и без промедления продаст товар ему, если тот предложит хоть на несколько копеек (пенсов) больше. На моё возмущение он просто скажет, что тот дал больше. Он не понимает этики сделки».
«А как же этика того покупателя?», - спросил я.
«Видите ли, - ответил датчанин, - конкуренция острейшая. На этой неделе из Омска в Ригу выехали пять поездов доверху нагруженные одним только маслом. Может быть, вы видели такие поезда, выкрашенные в белый, оснащённые новейшими холодильными установками. Русское правительство не нарадуется, глядя на то, что здесь происходит. Власти готовы предоставить нам всё, что бы мы ни пожелали. Недавно они издали брошюру на русском, в которой объясняется, как сибирские крестьяне могут начать прибыльное производство молочных продуктов, используя технику, которая обойдётся им всего в 500 рублей (50 фунтов стерлингов). Но русский крестьянин тяжёл на подъём. А евреи уже наладили торговлю, и многие делают на этом состояния. Моя компания открыла большую маслобойню в 400 верстах к югу отсюда. Крестьяне ни за что не хотят поверить, что машина может отделить масло от молока. Они считают, что в машине живёт дьявол. Недавно здесь была засуха. Они решили, что Всевышний разгневался на то, что они позволили привезти сюда эти дьявольские машины. Из-за этого они разгромили тут всё и уничтожили все до единого сепараторы. Но через год-два всё наладится, как только они станут более цивилизованными. Уже сейчас они видят преимущества машины. Например, на зиму корм скоту косят вручную. Они убедились, что если траву косить машиной, можно заготовить гораздо больше сена и уберечь от голодной смерти в 4 или 5 раз больше коров. Теперь они видят, что сепаратор делает масло лучше человека, и некоторые из них скоро разбогатеют». |
|
 Днём я поехал на равнину под Омском и посетил стан киргиз. Киргизы – индейцы степей Западной Сибири.
Русские победили их и вытеснили на менее плодородные участки земли, освободив тем самым место для новопоселенцев. Народ вымирает и однажды совсем исчезнет с лица земли.
Внешне они похожи на «краснокожих Дикого Запада», но более апатичные и вялые. В их жилах большая примесь татарской крови, о чём можно судить по разрезу глаз. Они кочевники, переезжающие с места на место за стадами овец. Овцы для них - мерило ценности. Женщина стоит всего 4 овцы, а вот за корову дают 8, лошадь оценивают в 4 коровы, и целых 3 лошади они дадут за пистолет.
Я убедился, что это нестроптивый, улыбчивый народ. Их палатки похожи на половинки кокосовых орехов. Они представляют собой каркас, обтянутый грубым войлоком. Мужская одежда сделана из овечьих шкур, а женщины одеваются в ярко окрашенный хлопок с красно-жёлтым рисунком. Киргизы проявили гостеприимство, предложив мне забродившее кобылье молоко, которое я вернул, сказав, что оно чудесное, хотя меня практически затошнило от его мерзкого вкуса. Две недели понадобилось, чтобы избавиться от привкуса во рту.
Мы сидели на корточках на ковриках, кивали головами и улыбались. Когда я пожелал сфотографировать их, они прекрасно поняли, чего я от них хочу, и были в восторге. Однако пришлось подождать, так как женское тщеславие и любовь к украшениям свойственны и киргизкам. Итак, нам пришлось ждать, пока девушки облачатся в национальные костюмы. Одна из них надела большую красную шапку, убранную лисьим мехом. Я провёл с ними каких-нибудь полчаса. Но при традиционном национальном прощании – держать обе его руки в обеих своих и трясти – я невольно почувствовал жалость к этим детям сибирских степей, потерявшим наследие предков и находящихся на грани вымирания. Приход цивилизации означает смерть для них.
Итак, назад, в пыльный водоворот омской жизни. В гостинице меня ждал скромный обед, которому был бы рад любой путешественник. Вечером в публичном парке был праздник и я отправился туда с двумя американцами. Там собралось, должно быть, 7 – 8 тысяч человек, в основном, юноши и девушки. Если не брать во внимание военных, одеты все были так, как одеваются люди в любом английском или американском городке. Вокруг был слышен обычный смех, молодые люди флиртовали, как и везде в мире.
На специально сооружённой сцене оркестр гремел вальсы, и все, кто мог взобраться на платформу, танцевали. Возможно, вам случалось бывать в выходной день на танцах в Белль Вью, в Манчестере. Огромная толпа покрытых испариной молодчиков и девиц часами может кружить друг с другом. Омские танцы представляли собой то же зрелище, но с меньшим размахом. Был устроен летний театр, но пробиться сквозь толпу не представлялось возможным. На некотором отдалении это было похоже на трагедию, возможно, это была русская версия «Линн с востока». Мне даже показалось, что я увидел смерть малютки Вилли.
В завершение был великолепный фейерверк – ракеты разлетались синими и красными звёздами, а толпа кричала «О-о-о-о!» - совсем как лондонцы перед Хрустальным Дворцом. Финальный взрыв явил имя царя, выписанное разноцветными огнями, с короной над ним. Все аплодировали и выкрикивали приветствия, а мужчины махали шапками.
И это в глухой Сибири, 2805 вёрст восточнее Москвы! |
|
 |
|
|
